...А я всё тосковала по хрустальному одиночеству, когда просыпаешься прохладным утром, и воздух звенит только птицами или каплями ночного дождя...
Когда не чувствуешь ни одного взгляда между лопаток - у меня на спине есть такое слепое место, которое я сама плохо ощущаю, оно какое-то онемевшее, но когда кто-нибудь смотрит туда, точнее, «устремляет свой взгляд», тогда там начинает полыхать. И я свожу лопатки и откидываю волосы назад, чтобы прикрыть ну хоть как-то.
Не говорите со мной. Не смотрите на меня. Не думайте обо мне.
И я долго так мечтала, засыпая, а потом, просыпаясь, не спешила открывать глаза, вслушиваясь: а вдруг не услышу – ни машин за окном, ни тёплого дыхания рядом....Но нет, всё было, и все были.
А потом, однажды… Да нет, такое должно произойти не один, а много раз, прежде чем ты поймёшь – вот лепесток улетел, вот другой, вот и пятого не стало – белого лепестка, который прикрывал тебя, прятал, о котором ты не думала, что это любящее тебя сердце.
Намечтанное одиночество было со мной всегда, только время понадобилось, чтобы опознать его – не в тишине и безлюдье, а в тех же лицах, повёрнутых к себе, в глазах, глядящих внутрь себя, в голосах, говорящих о себе.
Так было всегда – никто не говорит со мной, никто на меня не смотрит, никто не думает обо мне.
По законам человеческого сердца, мне бы следовало спохватиться и всплеснуть руками – любите меня, любите! Но нет.
Я всего лишь мечтаю теперь, чтобы никто не умирал (по возможности).
А в остальном, пожалуйста, если вы ТАК привыкли -
не говорите со мной, не смотрите на меня, не думайте обо мне.