я тебя еще найду,
вырву из чужих объятий.
женщин всех твоих убью,
засмеюсь, а не заплачу.
ненавижу я всех сук,
что с тобой когда-то спали.
что твоих касались губ,
обнимали и ласкали.
ты - мой самый дерзкий план,
для любви моей обитель...
хоть и спорим до утра
кто кого сильней обидел.





Чувствуй себя, как дома
И просто будь мужчиной.
Делай со мной, что хочешь,
Царёк, самодур игривый...

Чай, трамвай, телевизор на кухне.
Лунный лёд – профиль Иуды.
Забирай моё тело и душу.
Я тебя никогда не забуду.


Я медлю - на пороге, перед тем как выйти из дому и окунуться в прохладный воздух, который теперь так близко к коже. Я медлю в начале новой работы, открывая "Документ Microsoft Word.doc".
Я медлю даже перед этим словом - " медлю", потому что оно довольно нелепое, если подумать.

Мне нужно написать о Кармен, о душечке Кармен, а меня совершенно не возбуждает этот истрёпанный образ. Цыганщина моего детства: штапельные юбки, радиола раскручивает пластинку с красной наклейкой " Шатрица", " ай да ну да ну да най", под которую хорошо выходить, выплывать. изгибаться, швырять оземь, трясти плечами и пьяно рыдать о свободе. Какая, нахрен, кибитка, мама? Какие карты? Какой костёр? Ты смотрела на огонь парафиновой свечки, стараясь не моргать, и думала о том, что в зрачках у тебя - отблески пламени и ты наверняка похожа на колдунью. На красноглазую домохозяйку ты похожа, мама. Цыганки воруют, вычёсывают вшей и торгуют героином.




Мы сидим на кухне и обсуждаем концепцию. Скажите, почему Кармен умерла?

Девочка за тридцать.Ульяна, художник: " Она стремилась к свободе и предлагала Хозе свободу в своём понимании, чтобы не на службу ходить, как свинья на поводке, а с нормальными мужиками контрабандой заниматься. А он её замуж звал, в Наварру, детей завести и яблоки выращивать".

Цирковая девочка Фрида, лет двадцати: " Она боялась любить. С двенадцати лет её продавали, а тут впервые настоящее чувство, она сначала обрадовалась, а потом испугалась. что ей опять сделают больно, и сказала
" Лучше убей меня, чем опять..."

Профессионально грустная девочка Я : " Женщина умирает,когда ей больше некого любить. Она слишком много лгала о любви и совсем разучилась делать это по-настоящему. Несмотря на молодость, у неё умерло то место, которым любят. Ну, вы понимаете - тут, в сердце, ей стало нечем любить..."

Дееевочки....

Может быть, она умерла потому, что это красиво.
Она в пёстрых лохмотьях, не менее несвободна, чем Хозе со всеми своими аксельбантами ( или что они там носили). Понятия о цыганской чести, о гордости, о " лучше умереть, чем" - они ведь тоже обязывают к жестам. В частности. пойти вот так на поляну со своим ромой и подставить грудь под нож.

Может быть, ей больше некуда было деваться.
В Севилье насрали, в Кордове насрали, в других городах за ней уже тянулся след воровства и пособничества бандитам. А в горах, где как-то можно было пересидеть, этот ненормальный Хозе. Устала, знаете ли...

Может быть она умерла потому, что ей было скучно.
Скорее всего, ведь это очень скучно - взмахивать цветными юбками, плясать хабанеру, гадать на картах, смотреть на огонь, стараясь не моргать, и думать о том, что в зрачках у тебя - отблески пламени и ты наверняка похожа на колдунью. Это очень скучно, мама.

Думать о любви, петь о любви, танцевать о любви, говорить о любви, писать о любви, умирать от любви - такая тоска, мама.







Если мне психолог не помогает,
Если некуда самой от себя бежать,
Я включаю громко и улетаю,
Принимаю стерео..

Я все лишнее рывками снимаю,
Начинаю глубоко, глубоко дышать.
Наслаждение ведь это такая тонкая материя...


Я не играю, я не ираю,
Белое, черное переплетаю,
Прости чемпион мой,
Завтра ты станешь экс.

Я не играю, я не играю,
Завтра сама себя перелистаю,
Любовь вернется,
Денс,Вероника,денс...

Да я именно, именно такая,
Возомнила из себя и сама ушла,
Потому что моя вера слепая,
хуже недоверия ...

Если мне психолог не помогает,
Если некуда самой от себя бежать,
Я включаю громко и улетаю
принимаю стерео...


Я не играю, я не ираю,
Белое, черное переплетаю,
Прости чемпион мой,
Завтра ты станешь экс.

Я не играю, я не играю,
Завтра сама себя перелистаю,
Любовь вернется,
Денс,Вероника,денс...





Ласточке пленной родствен,
Бабочке полыньи
Горький великий остров,
Острый комок земли.
Остров — острее лезвий
Луны уст на устах —
Живораспятый Лесбос
На золотых крестах.
Остров — молитва ивы,
Лист посередке волн,
Ждущий волны счастливой
Проклятой жаждой лон.
Горький великий пленник,
Горечей всех ловец:
Сквозь небосводный лепет —
Боли благая весть.
Не сердолик, не яшму
Моет во мгле волна...
Остров, где плакать страшно, —
Слишком слеза крупна.

……………………………….
Остров — лавин и лавы,
Лихо на два лица, —
Ливневые отравы,
Ливневые сердца,
Локон волны изгойской,
Жесткий парус ладьи, —
Родина самой горькой
Падчерицы — любви.
Грустью такой овеян
Твой лепестковый лед,
И голова Орфея
Мертвая — не споет.
Скорби дарует в радость
Для нежнокрылых почт
Всею отравой радуг
Остров, глядящий в ночь.

…………………………………
Не прекратит погоню,
Не отпустит судьба
Остров, скормленный горю,
Словно страсти хлеба.
Все в пучину не канет
Твой безумный минор,
Но чиста твоя карма,
Словно ангелов хор.
Все над пропастью дышит
Переливом огня,
И для узких лодыжек
Широка западня.

…………………………………..
Остров — острог любовный,
Прочерк средь прочих суш,
Где украдены болью
Горькие храмы душ.
Лиственный рай — в раздоре
Быть с лобзаньем пчелы,
Скалы — бросаться в море
С каждой — подряд — скалы.
Ранящи лоз арканы,
Жалящ песок для стоп,
Край роковых окраин,
Смертный рубеж Европ,
Трав и небес похмелье,
Женских рук облака...
Горькое надземелье
Трогает здесь рука.
Тронута незабудки
Страшной пыльцою кровь.
...Остров на ту же букву,
Что и слово любовь.

Свидетельство польской акушерки пани Станиславы Лещинской,
бывшей узницы фашистского концентрационного лагеря Освенцим.

«Из тридцати пяти лет работы акушеркой, два года я провела как узница женского концентрационного лагеря Освенцим-Бжезинка, продолжая выполнять свой профессиональный долг.

Среди огромного количества женщин, доставлявшихся туда, было много беременных. Функции акушерки я выполняла там поочередно в трех бараках, которые были построены из досок, с множеством щелей, прогрызенных крысами. Внутри барака с обеих сторон возвышались трехэтажные нары, на которых размещались на грязных соломенных матрасах по три или по четыре женщины. Солома давно стерлась в пыль, и больные женщины лежали на почти голых не струганных досках, к тому же с сучками, впивавшимися в тело. Посередине, вдоль барака, тянулась печь, сложенная из кирпича, с топками по краям. Она была единственным местом для принятия родов, так как другого сооружения для этой цели не было. Топили печь изредка. Поэтому донимал холод: мучительный, пронизывающий, особенно зимой, когда с крыши свисали длинные сосульки. В этих условиях судьба рожениц была плачевной, а роль акушерки - необычайно трудной: никаких асептических средств, никаких перевязочных материалов.

О работе врачей в Освенциме не буду упоминать, так как-то, что я наблюдала, превышает мои возможности выразить словами величие призвания врача и героически выполненного долга. Врач в Освенциме боролся за жизнь приговоренных к смерти, отдавая свою собственную жизнь. Он имел в своем распоряжении лишь несколько пачек аспирина и огромное сердце. Там врач работал не ради славы, чести или удовлетворения профессиональных амбиций. Для него существовал только долг врача - спасать жизнь в любой ситуации.

Женщина, готовящаяся к родам, вынуждена была долгое время отказывать себе в пайке хлеба, за который можно было достать простыню. Эту простыню она разрывала на лоскуты, и они служили пеленками для малыша. Выстиранные пеленки роженицы сушили на собственном теле.

До мая 1943 года все дети, родившиеся в освенцимском лагере, были зверским способом умерщвлены: их топили в бочонке. Это делали медсестры Клара и Пфани. Первая была акушеркой по профессии и попала в лагерь за детоубийство. После родов младенца уносили в комнату этих женщин, где детский крик обрывался и до рожениц доносился плеск воды, а потом... роженица могла увидеть тельце своего ребенка, выброшенное из барака и разрываемое крысами. В мае 1943 года положение некоторых детей изменилось. Голубоглазых и светловолосых детей отнимали у матерей и отправляли в Германию с целью денационализации. Пронзительный плач матерей провожал увозимых малышей. Пока ребенок оставался с матерью, само материнство было лучом надежды. Разлука была страшной. Еврейских детей продолжали топить с беспощадной жестокостью. Рожденного ребенка татуировали номером матери, топили в бочонке и выбрасывали из барака. Судьба остальных детей была еще хуже: они умирали медленной голодной смертью. Их кожа становилась тонкой, словно пергаментной, сквозь нее просвечивали сухожилия, кровеносные сосуды и кости.




Среди многих пережитых там трагедий особенно живо запомнилась мне история женщины из Вильно, отправленной в Освенцим за помощь партизанам. Сразу после того, как она родила ребенка, кто-то из охраны выкрикнул ее номер (заключенных в лагере вызывали по номерам). Я пошла, чтобы объяснить ее ситуацию, но это не помогло, а только вызвало гнев. Я поняла, что ее вызывают в крематорий. Она завернула ребенка в грязную бумагу и прижала к груди... Ее губы беззвучно шевелились, - видимо, она хотела спеть малышу песенку, как это иногда делали матери, напевая своим младенцам колыбельные, чтобы утешить их в мучительный холод и голод и смягчить их горькую долю. Но у этой женщины не было сил... она не могла издать ни звука, - только большие слезы текли из-под век, стекали по ее необыкновенно бледным щекам, падая на головку маленького приговоренного. Что было более трагичным, трудно сказать - переживание смерти младенца, гибнущего на глазах матери, или смерть матери, в сознании которой остается ее живой ребенок, брошенный на произвол судьбы.

У меня до сих пор не было возможности передать Службе Здоровья свой акушерский рапорт из Освенцима. Передаю его сейчас во имя тех, кто уже никогда не сможет рассказать миру о причиненном им зле. И если в моем Отечестве, несмотря на печальный опыт войны, могут возникнуть тенденции, направленные против зародившейся жизни, то я надеюсь на голос всех акушеров, всех настоящих матерей и отцов, всех порядочных граждан в защиту жизни и прав ребенка».


взято с сайта - "Непридуманные рассказы о войне".







Прототипами Мужчины и Женщины Моей Мечты
ещё в глубоком детстве стали Ред Баттлер и Скарлетт О' Хара.


Любовь ничего не творит .
Она уходит , он ей бросается в ноги .
Она забирает со стола сумку , говорит :
" Отойди с дороги . " .

Да что же не так ?
Были свечи , вино и любовь крестоносца к войне .
А она хочет коньяк ,
Она - не хочет топить нелюбовь в вине .

За окном зажигаются окна
Последнего поезда в недрах метро .
Она может промокнуть ,
Он ее не отпустит , он не хочет отдать ей пальто .

Она тихо смеется , зажимает ключи в руке .
Она может пройти босиком океанское дно ,
Направляясь к любому из тех маяков , что горят вдалеке .
Он грозится , что выйдет к окно .

Она верит , бежит в коридор
И кричит : " Ты ведь будешь моим
Через сто тысяч лет " , - он глядит на нее в упор :
" Подожди , наши жизни - они как дым . " .

Он молчит , он крадется , как кот .
Обнимает ее , целует в кольцо на пальце .
Она вырывается , кричит : " Идиот ! " .
Он ничего не понял , она начинает смеяться .

Он может сидеть до утра ,
Может вылизать пол , поставить в вазу цветы .
Отправить ей sms со словом " Пора . " .
Мол , пора возвращаться , солнце встало , свели мосты .

Она может вернуться ,
Шепнуть на ухо : " Была пьяна . " .
Это все может быть сном , она окажется рядом - ему стоит только проснуться .
Но это не важно .
Любовь не творит чудеса .
В голове до конца будет стучать : " Не влюблена , не влюблена , не влюблена . " .

Прошлой ночью поняла,какая глупость эта байка про " стакан воды некому подать". Это разве одиночество...




Допустим, голова болит, уже шесть часов как. Уже и кетанов съеден два раза, и седальгин, а она всё не перестаёт .Сначала тяжесть в затылке, почти незаметная,сгущается, собирается в узкие горячие реки, которые поднимаются вверх, сходятся в правом виске и выжигают маленький пятачок боли.Тут я спохватываюсь и выпиваю первую таблетку седальгина. Следующие десять минут полны такого физического ужаса ( я-то знаю, что от головной боли не умирают,но тело моё-нет). что не выдерживаю и пью кетанов. Через полчаса перестаю корчиться и еду домой ( да,это было публичное выступление, прямо в "Шоколаднице" накрыло).

Вечером некстати приходит давний любовник, но сил, чтобы как-то отреагировать на его появление,нет. Принимаю ванну и говорю себе, как испуганной лошади: всё, всё,не будет больше.Но боль-вот она.

Уже не только висок,но и глаз, и ухо, лицевые и зубные нервы - все вопят от ужаса. как на "Титанике", уже воткнули иглу в миндалины, челючти свело,как от нейротоксинов. Выпиваю ещё пару таблеток и чувствую,что тело. оказывается, было скорчено, а сейчас расслабляется и мелко дрожит. А я даже не могу пообещать ему, что " всё, всё". И тут понимаю, что не справляюсь,надо звать врача - такие штуки всегда чувствуешь,когда обойдётся, а когда и нет. И я пытаюсь разбудить мужчину ( а он весь концерт проспал рядом. потому что перед этим почти сутки работал), трогаю его, говорю что-то, насколько возможно говорить,когда горло в судороге, как у бешеной собаки. он исправно переворачивается на бок и спит дальше - так у нас заведено: если храпит во сне, я его трогаю, он переворачивается, не просыпаясь и перестаёт храпеть. Научила на свою голову.

Мне смешно и так ужасно больно, что глаза сами плачут. Нет, можно, конечно, встать, включить свет. распинать - но если бы у меня были силы на это, я бы сама себе "скорую" вызвала, точнее, она бы не понадобилась. А так просто лежу,плачу и умираю.

И вот, где-то на седьмом часу боли я понимаю, что это и есть настоящее одиночество. Когда "некому воды" всегда есть надежда. что случайно кто-то зайдёт и подаст, спасёт. А вот когда "спаситель" уже здесь, а ты всё равно совершенно, абсолютно, феерически одна это-да.




Хочешь стать моими королем, а я буду твоей королевой
Хочешь сидеть в нашем еще не существующем замке, перед огнем,
Пить вино, и смотреть как растет наше семейное древо?
И не делить шкуру убитого медведя, а закутывать в нее нашего сына
Хочешь стать моим королем, королевой я тебе дам полмира?
А хочешь, буду красавицей из высшего света, буду в шелках, отвергать небрежно и то, и это
Легким движением обнажать свои плечи, да так что мужчины будут выть при этом,
пытаясь добиться хоть мимолетной встречи
За поцелуй гордячки жизни своей не жалея, будут ползать в ногах у меня, из богача превращаясь в плебея
Хочешь такую, красивую, смелую,
Чтоб не сломать, но сломить, не болью, но верою?
Странно. Молчишь.
Но быть может, не хочешь ты рая, и я обещаю, я везде за тобой
Даже если ты нищим – я тогда псом, за тобой, как за звездой
Я буду глазами твоими, если станет темно, буду тебя охранять, отгоняя прохожих
Я буду под дождем ждать тебя, если оставишь, если вдруг спать с собой не положишь

Хочешь? Молчишь.
Странно. Засыпает твоя королева.
Лежа в холодной кровати, в руках пытаясь согреть семейное древо.





Если вы меня спросите, зачем я это сделала, я не смогу вам ничего ответить. Я не знаю, как это получилось.
Я даже не уверена, когда это все началось… я, честно-честно, я не хотела этого. Но, увы. Я ему изменила…

Было бы возможно, я бы повернула время вспять, и оставила все так, так, как оно было до недавнего времени. Так же тихо и спокойно, так же уверенно в завтрашнем дне, так, как оно было всегда. Ну, или почти всегда.

Я могла бы не уезжать, могла бы отказаться, ведь что-то внутри предупреждало, что произойдет нечто необычное. Не зря, сидя в самолете, взлетая, я прижимала к сердцу книгу, подаренную другом, и почему-то слезы катились по щекам, а мне и жутко обидно. И почему-то так горестно приятно…
Будто знала, что все в последний раз.

Но нет, на самом деле ничего подобного я не знала. А то, что завтра будет иным, что поменяются все мои пристрастия и чувства, что мысли будут наполнены хаосом, что в венах будет бежать смесь капуччино и виски, вместо положенных по графику пива и рома на ночь, я ощутила слишком поздно. Дверь клетки захлопнулась.
И в моей голове заиграла другая музыка, и люди вокруг стали похожи на обложки журналов, живых манекенов вышагивающих по проспектам.

Мне не стоило тогда спускаться в метро. Этот запах, ветром всколыхнувший мою кровь, этот свет, мигающий на поворотах…надо было уже тогда догадаться, что я не смогу устоять, и выбежать, выбежать вон, захлопну в пальто в области сердца. Но я не смогла…я как прикованная смотрела в чьи-то глаза, и чувствовала, что меня все глубже и глубже затягивает, в этот чертов водоворот. Что на следующем повороте снова мигнет свет, и теплая волна людских тел столкнет меня с ним.

А где-то меня ждали…ждали, под колыханием погасших фонарей, ждали под крутящимися желтыми листьями, с пульсирующими венами на холодном ветру, меня ждали на площади, на новой мостовой, и в моей любимой кофейне…и я ведь знала, все, все я это знала, и все же… не устояла.

Меня сломали. Сломали раз и навсегда. Испугали, взяв за руку, и потащили, ни сказав, ни слова, куда-то в вихрь ночной жизни, туда где зрачки превращаются в неон, и сплошной стеной идет дождь из золотых капель снов…успокоили, вколов очередную дозу розовых лепестков…убили, принеся сердце в обжигающе горячей чашке, полной до краев прозрачной тишиной с крапинками белого зефира.

И я поверила.

Еще хуже, я влюбилась. Я забыла, что где-то морские волны разбиваются в тщетной суете достать до неба, что чайки кричат, крыльями разрезая облака, пытаясь поймать свое эхо…я стояла, пронизанная нитями света, стояла посреди суеты и бегущего говорящего потока, и любила, любила по-новому, так необычно, любила безумно. Я рыдала всю ночь на пролет в своем номере, боясь выйти на улицу, свернувшись клубочком под пледом, у настежь открытого окна, где на подоконнике тлела сигарета…я пряталась в плеере с новой музыкой, лишь бы не слышать и не видеть то, что было всего пару минут назад, лишь бы не упасть в воспоминания прошедшей секунды, лишь бы выжить.

Слишком поздно. Сердце заменили огни ночного города, и вместо слез падали тонкие осколки разбитого стекла, пальцы превратились в ноты, глаза стали искусственными изумрудами, слова — шумом машин, и внутри загорался новый огонь. Желание быть. Кем-то. Чем-то. Главное здесь, главное с ним. И пусть я не первая, пусть тысячная, это желание разгоралось внутри подобно костру, пожиравшему охапки листьев, что бросает в него дворник октябрьским ранним туманным утром. И крошечным листиком в этом безумном жертвоприношении погибала я…

Я все-таки вернулась. Вернулась с тоской, первый раз ощущая жуткую мерзость от всего вокруг. Эти люди, эти запахи, эта картина, с песком внутри, толчок за толчком, все раздражало меня до отчетливого желания завыть от тоски. Где этот запах? Где это ураган, что пронесся по моим мыслям? Где новое, такое незабываемое, отличное от всего, что было прежде, где ощущение свободы?

Нет. Пусто. Пусто там, где раньше можно было купаться в закате, пусто….и тоска, тоска вокруг, в чужих глазах, в руках, что цепляются за мою одежду.

Я люблю этот город. Любила всегда, с самой первой волны лизнувшей кончики моих пальцев. Люблю эти туманы, что крадучись забираются за шиворот, и огромную жемчужину солнца, мерно покачивающуюся на волнах. Люблю по настоящему, верно, сильно-сильно.

Я не знаю, сможет ли меня простить тот человек, что меня любит, если я невзначай ему изменю.
Я не знаю, смогу ли я простить того человека, что люблю, если он мне изменит.
Я не знаю, простит ли меня этот город, зато, что залезла под одеяло к тому, другому.

Если вы меня спросите, зачем я это сделала, я не смогу вам ничего ответить.
Я не знаю, как это получилось.

Я, честно-честно, я не хотела этого. Но, увы.
Я ему изменила…

Белая гвардия, белый снег,
Белая музыка революций.
Белая женщина, нервный смех,
Белого платья слегка коснуться.
Белой рукой распахнуть окно,
Белого света в нем не видя.
Белое выпить до дна вино,
В красную улицу в белом выйти.


Когда ты вернешься,
Все будет иначе, и нам бы узнать друг друга,
Когда ты вернешься,
А я не жена и даже не подруга.
Когда ты вернешься,
Ко мне, так безумно тебя любившей в прошлом,
Когда ты вернешься -
Увидишь, что жребий давно и не нами брошен.


Сизые сумерки прошлых лет
Робко крадутся по переулкам.
В этом окне еле брезжит свет,
Ноты истрепаны, звуки гулки.
Тонкие пальцы срывают аккорд...
Нам не простят безрассудного дара.
Бьются в решетку стальных ворот
Пять океанов земного шара.


Красный трамвай простучал в ночи,
Красный закат догорел в бокале,
Красные-красные кумачи
С красных деревьев на землю упали.
Я не ждала тебя в октябре,
Виделись сны, я листала сонник:
Красные лошади на заре
Били копытами о подоконник.


Когда ты вернешься,
Все будет иначе, и нам бы узнать друг друга,
Когда ты вернешься,
А я не жена и даже не подруга.
Когда ты вернешься,
Вернешься в наш город обетованный,
Когда ты вернешься -
Такой невозможный и такой желанный?


11:13

...

Ах!
Я вся такая с надрывом,
Стою над обрывом -
Сплошной декаданс.
Это твой шанс -
Лови,
Останови,
А не то!..
А впрочем,
Подай мне мое пальто,
Подай мне авто,
А не то -
Ах, я вся такая с надрывом...



07:38

Call me.

Между людьми миллионы телефонных проводов, которые связывают их судьбы...
или разрушают... каждый провод - чья-то угасающая надежда...

Он сидит в тёмной комнате держа в руках телефон и курит вторую пачку сигарет...
в надежде, что в считанные секунды раздастся звонок...тот долгожданный звонок, где будет тот самый любимый голос...но телефон только молчит...

Он наглатывается таблеток и запивает мартини...его с трудом откачивают в городской больнице...

Она хочет ему позвонить, но телефон не берёт в метро...она выбегает сломя голову на улицу, перебегает дорогу, чтобы быстрее связаться с ним, чтобы сказать что всё по прежнему...что она всё ещё его любит...

Она поворачивает голову...свет ярких фар...её сбивает машина...боль и страх, что она его больше никогда не увидит...

А где-то девушка стоит на крыше небоскрёба, набирает до боли души знакомый номер, чтобы
сказать ему в последний раз, как сильно она его любит...но в трубке лишь короткие гудки...занято...

потому что в этот момент он звонит ей, чтобы попросить прощения за всю боль, которую причинил ей...сказать, что любит её больше всех на свете...

Она думает, что он разговаривает с очередной шлюшкой...
разводит руки в стороны и порхает вниз...

набери до боли знакомый номер...и просто скажи, что хотела услышать этот голос...
ведь ровно через минуту могут подрезать и твои провода надежды...
Сколько несбывшихся надежд из-за того, что кто-то где-то подрезал чужие телефонные провода...




Порою судьба бывает слишком уж справедлива. Много кто совершает бесчестные поступки, лжет в глаза, не краснея, крадет – и ничего; а ты чуть слукавил, преувеличил действительность – и вот оно – Возмездие!

«Я тебя никогда не оставлю, я всегда буду рядом, я люблю тебя больше жизни» - какие слова!
Красивые и вместе с тем ко многому обязывающие. Многие не задумываются над тем, что слова не просто носители информации, не просто сотрясение воздуха – каждое наше слово сотрясает судьбы...

Признание в самом глубоком и сильном чувстве есть наиогромнейшее потрясение судьбы, в первую очередь собственной. Вы не только говорите другому человеку о своем чувстве – вы утверждаете это для самого себя. Поэтому прежде чем что – либо сказать, прежде чем изменить судьбу – свою или чужую – подумайте : станет ли сказанное истиной, частью жизни и судьбы, не отвергнете ли вы потом то, что выбрали...

« Я тебя люблю» - сколько раз за свою жизнь вы говорили эти слова, скольким сердцам вы дали надежду на счастье, и сколько сердец сделали несчастными?

Любовь входит в сердце, делая его своим храмом – не разрушайте чужих храмов! Не сжигайте их пламенем напрасной надежды. На пепелище трудно строить новое. Иногда – невозможно...

Можно солгать себе, другому человеку – но судьбу не обманешь. Неминуемо грядет возмездие. Не давайте заранее невыполнимых, напрасных обещаний. Не роняйте семена надежды в сердце, ведь она умирает последней – но если она умирает последней, значит в душе не осталось НИЧЕГО.

Не лгите любви.
«Я буду с тобой до конца света» - наутро начнется Армагеддон...
«Я буду с тобой всю жизнь» - несчастный случай с летальным исходом...
« я буду с тобой до конца времен» - время вскрыло вены...



@музыка: Звери - О любви

Стучали за окном колеса,
Сквозь темноту летел вагон.
В купе маячил знак вопроса:
- Что делать дальше, - думал он.

Ночь надвигалась неизбежно,
Ладоням стало горячо.
Она придвинулась небрежно,
Задела грудью за плечо.

Здесь нет свидетелей и судей,
Распорядилась так судьба.
И пусть случится все, что будет,
Раз каждый сам себе судья.

Как пахнут губы незнакомо!
Как сильно притяженье тел!
И, в отраженье заоконном,
Мужчина женщину раздел.

Нам часто не хватает ласки,
Хотя бы раз забыться всласть.
В купейной тесноте и тряске
Такая бешеная страсть!

Летела ночь, и поезд мчался.
Забыв про завтра и вчера,
Мужчина с женщиной обнялся
И целовался до утра...

... Потом, одетые, за чаем
Вели неспешный разговор.
А, может, просто так молчали,
Как будто вместе с давних пор.

Все оборвалось очень резко,
Когда приблизился вокзал.
Она сказала:
- Вы прелестны!
- Я позвоню, -
Он ей сказал.

Ни имени, ни телефона,
Ни адреса никто не взял.
Поцеловались отрешенно
И разошлись в огромный зал.

С тех пор обоим часто снится
Купе, знакомство, шепот, стон …

Не закрывается страница,
Опять сквозь ночь летит вагон.


"Большинство женщин из кожи вон лезет, чтобы зацепиться хоть где-то, вместо того, чтобы с легким сердцем болтаться между землей и небом, как им и положено…"

Кроуф (00:37:19 8/03/2008)
поза "ложечки" это как???

Saint Lust (00:37:44 8/03/2008)
Я-то думала сейчас поздравлять меня будет...эххх....

Кроуф (00:37:59 8/03/2008)
а, да, с праздником тебя, родная

Saint Lust (00:38:29 8/03/2008)
Спасибо милый. И тебя...

Кроуф (00:39:35 8/03/2008)
меня????????????????????????????????????

Кроуф (00:39:42 8/03/2008)
обосрала по самые уши

1. чего дарить не надо.

«Прекольные» подарки. Я беру это слово в кавычки, имея в виду губную помаду, бьющую током; трусы 60-го размера для девушки, комплексующей из-за попы 48-го; стаканы с тараканами; красиво упакованные «пустышки». Это НЕ смешно, особенно, женщине. Конечно, вам может быть забавно, если она долго-долго разворачивает красивую упаковку, находит коробочку, открывает, а там канцелярская кнопка. Вы наслаждаетесь выражением её лица, а потом ловким движением достаёте из собственной жопы кольцо с огромным бриллиантом – ап! Оригинально? Теоретически, это интересное переживание, но на практике вы даже не успеете сказать ап, прежде чем канцелярская кнопка, коробочка и красивая упаковка окажутся там, где только что было кольцо. Запомните, пожалуйста, что подарок не должен содержать ничего обидного и вызывать ненужные ассоциации.





В любом подарке главное идея.

1.вручайте свой подарок со словами: «этот /-а/ /кружка, жевательная резинка, кольцо с брильянтом, ершик для унитаза/ волшебный», дальше характеризуете волшебные свойства предмета «Мася, я дарю тебе кружку, она волшебная, любой напиток в ней поднимет тебе настроение», «все, что ты напишешь в этом блокноте исполнится /напечатают – для писателей/» . К слову «волшебный» можно приплести все что угодно. Если не приплетается делаете загадочно-серьезное лицо и на вопросы отвечаете «со временем узнаешь».
2.Ангел-хранитель им может быть игрушка, фигурка, рисунок. Любой цены и качества. Хорошо если он-она-оно чем-то похоже на получателя. Вручайте со словами «это твой ангел-хранитель, я хочу чтобы он всегда был с тобой» , самое главное смотреть при этом в глаза будущему обладателю.

Что ещё?
«Любви и внимания». Напишите поздравительный пост в своём жж или дайри. Знаете, очень забавно сравнивать журналы парочек. Обычно девушка соловьём разливается про своего парня, а он пишет про работу, музыку, гаджеты, хрен знает что, но только не о ней. Возникает подозрение, что он скрывает или стесняется. Так вот, если ваша девушка не замужем за другим и не страдает паранойей, напишите хоть раз в жизни у себя: «Дорогая, поздравляю с Днём X, я тебя люблю и всё такое» . Многие женщины высоко ценят официальные объявления такого рода.